Говорит Магадан, 6 апреля 2021 г. На телеканале “СТС” в программе магаданского медиахолдинга “Карибу” “Крупным планом” 31 марта вышло большое интервью с общественным деятелем, членом Союза журналистов, членом Российского общества социологов, кандидатом социологических наук, доцентом Олегом Владимировичем Дудником. В нем Олег Дудник впервые публично достаточно подробно остановился на фактах фальсификаций в его, как он заявляет, сфабрикованном уголовном деле.
Вообще, как-то незаметно стали привычными многочисленные сообщения СМИ о том, что по стране сотнями и тысячами возбуждаются незаконные уголовные дела, людей ни за что могут посадить или поломать жизнь. Достаточно лишь иметь свое мнение. Наша редакция посчитала интересным опубликовать текст его интервью и связалась с Олегом Дудником, чтобы взять у него небольшой комментарий. Вот что он нам рассказал:
– Я благодарен медиахолдингу “Карибу” за возможность без цензуры высказать свою позицию. Сегодня, если силовики вдруг записали тебя во “враги государства”, уже сложно публично заявить об их же вопиющих фальсификациях на этапе следствия или открытом игнорировании фактов твоей невиновности в суде. Поэтому – еще раз спасибо журналистам “Карибу”! К сожалению, формат телепередачи не позволяет рассказать обо всех фактах, поражающих своей дерзостью и плевком в закон, поэтому, в передачу многое не вошло.
Не попали эпизоды, например, когда нам в Магаданском городском суде зачитывали заключение судебной экономической экспертизы, проводившейся экспертом вообще БЕЗ ПЕРВИЧНОЙ БУХГАЛТЕРСКОЙ ДОКУМЕНТАЦИИ предприятия “Карибу”, и мы указывали суду – а это вообще законно? Что вообще исследовал в этом случае “свой” эксперт Следственного управления Следственного комитета России по Магаданской области для принятия решения, прекратило ли предпринимательскую деятельность компания или нет? Отвечаю: он исследовал некую электронную базу данных программы “1С:Предприятие”, якобы скопированную с изъятого на обыске в “Карибу” компьютера бухгалтера. Заметьте, эксперт изучал и делал выводы не по документам “первички”, а по каким-то электронным файлам! Это прямо какое-то новое слово в судебной экспертизе, не меньше. Но это полбеды! Когда мы в суде исследовали эти доказательства, файлы, изучавшиеся экспертом, ВДРУГ НЕ ОТКРЫЛИСЬ… От слова – совсем. В судебном заседании ни стороны процесса, ни суд, не смогли даже проверить, есть ли в этих файлах хоть какая-то информация по делу! Но и на этом чудеса не закончились: мы попросили тогда исследовать сами компьютеры, изъятые у “Карибу”, в том числе компьютер бухгалтера. Суд по непонятной причине отказался делать это в судебном заседании, и предложил нам (стороне защиты), самим, в свободное от заседаний время, посмотреть эти компьютеры. Каково же было наше удивление, когда компьютер бухгалтера, с которого якобы были скопированы файлы программы “1С:Предприятие”, “изучавшиеся” экспертом, и ряд других компьютеров – НЕ ЗАПУСТИЛИСЬ! То есть вообще не включались, понимаете? Что тогда “исследовал” эксперт – непонятно, но очень интересно. Однако, это не помешало суду “поверить” эксперту и признать его выводы адекватными… Это грубейшее нарушение уголовно-процессуального кодекса, но ни прокурора, ни суд, эти обстоятельства никак не смутили.
Мы провели свое экономическое исследование у независимого профессионального аудитора, но наше заключение специалиста суд отказался рассматривать как доказательство. Мы провели свое лингвистическое исследование, потому, что следователь, по каким-то неизвестным мне причинам, лингвистическую экспертизу НЕ НАЗНАЧИЛ. Но суд отказался принимать во внимание и заключение по лингвистике. Почему? Потому, что все эти факты, вместе взятые, полностью ломают версию обвинения.
Интервью О.В.Дудника в программе “Крупным планом” на телеканале “Карибу” от 31.03.2021 г.
– Здравствуйте! В эфире программа «Крупным планом», и я ее ведущая – Олеся Хетагурова. И сегодня у нас в гостях общественный деятель Олег Дудник.
– Здравствуйте.
– Олег Владимирович, мы нашим телезрителям обещали продолжить тему в отношении того резонансного дела, в свое время резонансного, которое было возбуждено против Вас, расскажите, как все продвигается и на каком Вы этапе сейчас?
– Действительно, в свое время оно во многих СМИ так и называлось – «резонансное», и я бы еще сказал, что в некоторых СМИ в 2017-2018 годах оно называлось «коррупционное», и хочу сказать, что для меня очень важен этот момент: сегодняшний день уже позволяет говорить о том, что это абсолютно неправомерная квалификация. И само обвинение, которое предъявлялось по поводу якобы коррупции, было прекращено Магаданским городским судом в 2019 году. Ничего не смогли предъявить, я, извините, позволяю себе выразиться – слепить – следователи, потому, что на самом деле и не было ничего. И здесь мне приятно в некотором роде сказать, что это, может быть, не победа, но в нынешних условиях нашей судебно-правовой системы в целом, даже возможность прекратить уголовное дело, которое сфабриковано и стоит на абсолютно пустом, ровном месте – это уже результат. Оправдательные приговоры у нас сейчас выносить не модно, даже если никаких доказательств нет. Но это прекращение означает очень важный момент – никто не доказал в суде какой-либо моей вины. Она нигде не признана, не доказана, соответственно, я абсолютно спокойно себя считаю невиновным человеком, никакой вины я не признавал. И поэтому в нынешних условиях, когда права граждан и так где-то на третьестепенном месте находятся, это результат, в общем-то неплохой. Но, видимо, предполагая такое развитие событий, следователи следственного комитета, которые вели то дело, решили подстраховаться, и, чтобы не дать на том этапе поставить точку и мне продолжить спокойно жить и работать, запустили еще одно уголовное дело, которое по своему сюрреализму и абстракции зашкаливает и перебивает даже первую статью, якобы коррупционную. Суть претензий была очень простая: предприятие «Карибу», которое приобрела моя супруга, переуступало лицензию на телевизионное вещание. Делалось это абсолютно в рамках закона, так как в законе о СМИ и других законодательных актах эта процедура прописана. Через Роскомнадзор – наш региональный, московский федеральный, то есть только так это и возможно было сделать, так это и происходило. Конструкция обвинения поражает своей фантазийностью, если мягко выражаться, потому, что следователь увидел следующую картину, которая легла в основу обвинения: передача лицензии перешла якобы по моему указанию, это раз, а во-вторых, после передачи лицензии предприятие «Карибу» лишилось возможности вести предпринимательскую деятельность и прекратило свое существование. При том, что на тот момент у предприятия была небольшая налоговая задолженность, которую квалифицировали как ущерб, нанесенный бюджетной системе РФ, якобы моими действиями и действиями директора «Карибу», Зейферт Оксаны Александровны.
– Несмотря на то, что эта задолженность постепенно гасилась, я правильно понимаю?
– Конечно. На самом деле важно сказать, чтобы было понимание у людей, которые наблюдают со стороны от случая к случаю, потому что это касается в основном меня и Оксаны Александровны.
– Если смотреть предыдущие программы, которые мы с Вами записывали, то тогда представление складывается, а для тех, кто, может быть, только подключился, давайте коротко поясним.
– Очень коротко: мы доказывали в суде и доказали, что предприятие не могло прекратить и не прекращало своей хозяйственной деятельности. Поступали на расчетный счет средства за рекламу, за хозяйственные операции, они списывались в счет погашения налоговой задолженности, предприятие учредило всем известное здесь, в Магадане, средство массовой информации «Говорит Магадан», которое публикует очень острые материалы, становящиеся объектом рассмотрения и внимания широких кругов населения. Все это говорит о том, что предприятие как существовало, так и существует, его никто не исключал из ЕГРЮЛ, это Единый государственный реестр юридических лиц, оно сдает отчетность и продолжает ее сдавать. Более того, в самом обвинительном заключении следователем даже не зафиксирована дата, когда же, по его мнению, оно все-таки должно было прекратить свое существование, потому, что мы задавали этот прямой вопрос – никакого периода, даты нет. Мы говорим: подождите, если вы приходите к такому выводу, пусть он не основан на фактах, но вы можете назвать число, когда предприятие, по вашей точке зрения, прекратило деятельность? В ответ, как говорится, тишина.
– То есть вообще никак не реагируют? Меня это поражает: вы задаете вопрос, и что вы слышите в ответ?
– Ничего мы не слышим. Обвинительное заключение не содержит этой даты, и когда мы уже разбирались в суде, мы обращали внимание суда на этот момент, обращали внимание прокурора. Может быть, не самая удачная аналогия, но, если бы меня, не дай бог, обвинили в убийстве какого-то абстрактного Иванова, и сказали бы: Олег Владимирович сделал это такого-то числа и в такое-то время. Обычно это так и указывается. Мы говорим – когда произошло это событие, преступление? Оно не зафиксировано, оно нигде не указано, и следователь, и суд первой инстанции не посчитали нужным конкретизировать этот момент, хотя это первостепенные вещи для уголовного судопроизводства, то есть событие преступления не формализовано.
– А судья как на это смотрит?
– Ну, судью это не привело к необходимости задавать какие-либо вопросы, очень важные, наверное, для этого дела. И, в общем-то, это все так и пошло в приговор. Но помимо того, что нет даты, есть очень много других моментов. Один из таких моментов – это то, что я якобы дал указания. Я говорю: если я дал указания, как я обычно это могу сделать, к примеру, Вас о чем-то попрошу, я могу это произнести, я могу позвонить по телефону, наверное, могу отправить смс-ку и могу записку, в конце концов, написать. Я задавал вопрос следователю, задавал вопрос в суде: каким же образом я сделал это указание и когда? Ну, вопрос «когда» в обвинительном заключении еще прояснен – тоже очень интересный момент: условно говоря – конец октября-ноябрь 2016 года, а каким образом – никак не сказано. Я говорю – ну так, может быть, я и не давал никаких указаний, раз вы не имеете никаких доказательств, чтобы так об этом говорить? Это же уголовное судопроизводство – здесь должно быть все четко и по закону. Никого это особо не интересовало. Но при этом мы предъявили документы в суд первой инстанции, что решение о переуступке этой лицензии было принято Роскомнадзором за 2 месяца до того, как следователь вменяет мне, что я дал какие-то указания, которые, опять же, нигде никак не зафиксированы. Это вообще нонсенс! Переводя на русский язык, это абсолютная фантазия – «я художник, я так вижу». Я понимаю, если бы речь шла о каком-то кухонном споре, или посиделках на шашлыке, когда можно все, что угодно другому говорить, предъявлять любые претензии и так далее. Но это же уголовный суд! Это, конечно, меня поразило, это новый опыт, который я приобрел, и, наверное, переоценка. Что-то у нас в судебной системе не так, это сто процентов. По этой причине мы, конечно, не согласились с обвинительным приговором, хотя он был, как это говорят обычно, весьма мягкий, то есть мне был просто выписан штраф и дополнительно – запрет занимать руководящие должности в коммерческих структурах.
После того, как объявили приговор, уже, конечно, бесполезно задавать какие-либо вопросы, но я попытался, спросил: а зачем вы мне запретили занимать должности в коммерческих структурах? Я их и не занимал, я же работал в мэрии. В общем, внятного ответа мне никто не дал, но при этом через неделю прокуратура представила в областной суд свое апелляционное представление, это фактически жалоба, несогласие с приговором со стороны прокуратуры, которое меня полностью поразило. Сначала она требовала мне условного наказания, условного срока, а суд назначил просто штраф. Через неделю прокуратура пишет, что суд назначил слишком строгое наказание Олегу Владимировичу, мы ходатайствуем о снижении размера штрафа! Я не знаю, как это объяснить. Что происходит внутри городской и областной прокуратуры? Это такая черная коробочка, в которой есть вход-выход, а по каким принципам живет эта организация, конечно, мне представить очень сложно. Но мы, со своей стороны, представили апелляционную жалобу, мы не признаем себя виновными, ни я, ни Оксана Александровна, не считаем себя нарушителями хоть каких-либо правил, не то, что закона. То есть, с нашей точки зрения, это абсолютно сфабрикованное дело, где мы не согласны были вообще ни с чем. Ни с приговором – приговор вообще не выдерживает серьезной критики, и целый ряд доказательств нашей невиновности, в частности те, о которых я только что сказал, они вообще не отражены в приговоре, хотя так быть не должно и не может. Суд должен дать оценку и согласиться или не согласиться, но проигнорировать доказательства невиновности подсудимых – это уже фантастика, полный сюрреализм! Поэтому мы написали жалобу, представили ее в областной суд, и, буквально с февраля, началось рассмотрение апелляционной судебной инстанцией нашего дела. Каково же было мое удивление, когда первые два заседания у нас каждое заседание менялся прокурор. Я, конечно, не буду выдвигать гипотез, но, наверное, можно предположить, что сотрудники областной прокуратуры, посмотрев на это дело, не изъявляли особого желания погружаться в эту сферу. Потому, что дело, конечно, настолько нелепое и настолько «сшитое», что это уже видно невооруженным взглядом. И, когда мы пришли на третье заседание, и начали пытаться рассмотреть вопрос уже по существу – это было самое удивительное, что я запомнил – мы увидели того же прокурора, который вел наше дело в городском суде полтора года.
– Подождите, а это как? Ну, то есть она работает в городской прокуратуре, как она попала в областную?
– Мы задали этот же вопрос, на что Марина Николаевна Швырева – это же и был наш обвинитель в городском суде, сказала, что сейчас мы все узнаем. И когда началось заседание, судья объявила, что у нас очередная смена прокурора, и от нас прозвучал вопрос – как же так, так же вроде не должно быть? Тут же была предъявлена копия приказа от 15 марта этого года, то есть за неделю до нашего заседания, что обвинителя повысили по службе и перевели в областную прокуратуру. Совершенно случайно, за неделю до нашего заседания, совершенно случайно – я так и оцениваю, я никаких не выдвигаю параллелей – в тот же отдел, занимающийся надзором и, конечно, совершенно случайно, одним из первых дел ей «попалось» мое. Я, конечно, думаю, что это, наверное, все-таки случайность. Суд сразу пошел по ускоренной системе: нам было сразу отказано в повторном исследовании доказательств, и мы перешли к прениям. А что такое прения? Это устные выступления. Я задал, конечно, вопрос, по большей степени в пустоту – уважаемый суд, а как я должен попытаться убедить вас в своей невиновности, если мы не будем обращаться ни к одному документу, мы не будем смотреть ни один лист нашего дела, я не могу сослаться, потому что нам отказано в исследовании доказательств, обратить ваше внимание на то, что суд первой инстанции проигнорировал, этот документ вообще опровергает причинно-следственную связь… Как – я должен быть мастером ораторства и риторики? Понятное дело, это все уже не поможет, потому что на слух воспринимать наши повествования – это уже совсем не та история.
– Подождите – мне не дает покоя один вопрос: вы можете заявить о том, чтобы вам поменяли прокурора?
– Мы заявили ходатайство об отводе обвинителя. Мы заявляли его и на суде городском, но суд нам отказал. Мы заявили также и во втором, апелляционном суде, потому что, откровенно говоря, у меня нет сомнений, что гособвинитель будет заинтересован в сохранении вынесенного обвинительного приговора, которого она добивалась полтора года в суде первой инстанции. Было бы странно, если бы это было не так. Вообще, я сказал бы так: наверное, здесь какая-то недоработка со стороны прокуратуры и нашей судебной системы – я и судью первой инстанции тоже бы оставил в апелляционном рассмотрении. Так сказать, зачем уже огород городить? Мы пришли жаловаться на решение одного судьи и одного обвинителя к ним же – а они нам говорят: ну зачем вы пришли, давайте все оставим, как было. На мой взгляд, если убрать горькую усмешку, это – профанация разбирательства, потому, что никто не будет разбираться. Мы, конечно, не остановимся, я высказался в прениях, что мне уже понятно, к чему это ведет – что приговор оставят. Мы пойдем дальше. Дальше ждет нас кассационная инстанция, это уже за пределами региона. Других вариантов отстоять свое честное имя и невиновность ни я, ни Оксана Александровна не видим. Поэтому будем бороться.
– Как думаете, сколько это еще продлится? Потому что идет это уже очень много лет.
– Ну, четвертый год. Я думаю, что, с учетом рассмотрения в кассационной инстанции, когда мы туда доберемся – и, если доберемся, я надеюсь на это – еще полгода-год. Где-то так. Может быть, пандемия как-то повлияет – в прошлом году всплески пандемии сильно затормозили рассмотрение нашего дела в городском суде. Ну, это объективная реальность, тут ничего не поделаешь. Пока рано прогнозировать, но до конца этого года это точно продолжится. Тут самое важное, я бы хотел сказать, не то, как мы к этому относимся. Есть немного людей, которые с неким злорадством об этом говорят – в тех же соцсетях, есть люди, которых я знаю лично, и они выражают огромную поддержку, моральную, и помогают, чем могут. Но меня меньше всего интересует в этом случае общественное мнение, потому, что для меня, как человека, погруженного в эти обстоятельства, настолько очевидно то, что так не должно быть – но так происходит. Я вижу по другим судебным процессам, как человека, например, бросившего стаканчик в полицейского, могут осудить на реальный срок, при том, что есть реальные преступления, и более серьезные. Освободился сейчас «скопинский» маньяк – а его на «первый канал» потащили, на интервью. Эти вещи немножко навевают депрессию в отношении перспектив правовой системы, но не уменьшают силу нашей борьбы. Здесь интересны другие вещи. Для того, чтобы незаконно осудить меня и Оксану Александровну Зейферт, применяется целый набор государственных институтов, таких, например, как налоговая инспекция, как раз связанная с аспектом, который, по мнению обвинения, привел к прекращению деятельности живого предприятия. Оказывается, налоговую инспекцию привлекли для этого достаточно давно, и если раскладывать действия этого органа, то они поражают не менее, чем поражают действия следователя. В первую очередь это относится к проверке, с которой началась фиксация суммы задолженности. Эта проверка состоялась в начале 2016 года, проверялось с 2012 по 2015 год, так всегда делается – то есть, проверяются предыдущие 3 года. За эти 3 года ни я, ни моя супруга, ни Оксана Александровна к этому предприятию никакого отношения вообще не имели. У них был собственник – Зайковский, директор – Липатова. Как выяснилось в суде уже по нашему делу, предприятие «Карибу» в этот период просто не платило налоги, то есть не платили эти люди. По каким причинам – это уже второй вопрос, и объективными их не назовешь, но образовалась налоговая задолженность. Налоговая инспекция на выездной проверке фиксирует ее и выставляет сумму в определенных актах. Но когда эту сумму начали «вешать» на меня и на Оксану Александровну через гражданский иск, то тут, конечно, мы были возмущены этим фактом – как, откуда взялась эта цифра? Потому, что от налоговой инспекции к гражданскому иску ко мне и Зейферт никакого расчета суммы долга приложено не было! И суд первой инстанции эта ситуация, в общем-то, никак не напрягала в течение полутора лет. Никакой сверки не было, мы неоднократно ходатайствовали, нам неоднократно отказывали. В итоге мы были вынуждены раскапывать сами, потому, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Взяли этот акт, обратились к предприятию, через адвокатские запросы получили предыдущую документацию, и обнаружили, что на самом деле акт сфальсифицирован процентов на тридцать! И тут речь идет не о степени этой процентовки, сколько из суммы долга было приписано, потому, что отношение к этому документу, как к решению государственного органа – другое. Представьте, если паспорт, выданный человеку, будет отличаться датой рождения от реальной, допустим, на полгода. Документ, вроде как, государственного образца – или, например, фамилия другая, фотография не та. Давайте пофантазируем на эту тему. Становится понятно, что этот документ не на 30 процентов сфальсифицирован – он полностью недействителен. Это незаконный документ. Мы об этом и говорим – получается, что вся сумма долга, возникшая у предприятия, базируется на сфальсифицированной сумме, на фальшивке, которую сделали конкретные люди: их подписи стоят на этом документе. В суде мы это все исследовали на сто процентов.
– И?
– У судьи не возникло ни одного сомнения, прокурор лично смотрела, никаких возражений не было. Единственное возражение, которое возникло – а зачем вы нам сейчас об этом говорите, ведь «Карибу» в момент вынесения документа могло в течение двухмесячного срока обжаловать его, а оно не обжаловало – и он вступил в силу. Мы говорим: ну подождите, мы же находимся в 2020 году, а не в 2016, тогда ни я, ни Оксана Александровна, к «Карибу» никакого отношения не имели, и воздействовать на его обжалование мы никак не могли. Но сейчас, в 2020 году, вы предъявляете эту сумму уже нам как физлицам. Мы пытаемся разобраться, из чего же она состоит, и оказывается, что она состоит из приписок. Из фальшивок. Как же с этим быть? Нам говорят – ну извините, оно вступило в силу. Сюрреализм здесь, опять же, очень четко прослеживается. Было подано заявление в УМВД против лиц, которые подписали этот акт, потому что это подделка госотчетности, это превышение должностных полномочий, мошенничество – там столько есть вариантов состава преступления. На что УМВД тоже отказало, сославшись на то, что «Карибу» не обжаловало. Да причем тут – обжаловало, не обжаловало? Это очень важный момент!
– А то, что совершенно другие люди должны реагировать на данную ситуацию, никого не интересует, я правильно понимаю?
– Вопросов у суда, у прокурора, у следователя это не вызвало. Задача стоит – повесить на нас какую-то выдуманную вину, и чтобы она выглядела естественней – добавить финансовый долг. Чтобы мы, так сказать, не расслаблялись. Потому, что одного штрафа, наверное, считается мало, давайте им подкинем еще «веселья». Но суть в чем: после того, как акт вступил в силу, налоговая инспекция выставила инкассовое поручение в банк. Это документ, который позволяет банку уже на основе решения налоговой инспекции в принудительном порядке списывать деньги для погашения этого долга. Была выставлена сумма, которая по акту была первоначальной – полтора миллиона рублей с небольшим, по нему начались списания. Предприятие платило, сумма уменьшалась. Потом, по каким-то причинам, в 2019 году это инкассовое поручение отзывается налоговой инспекцией, то есть, прекращается. Банк, соответственно, выполняет это поручение, и прекращает списывать деньги. Проходит четыре-пять месяцев, и в этот же банк, АТБ, поступает новое требование: снова на полтора миллиона рублей. Как будто не было тех списаний. Говоря простым языком, происходит двойное взыскание. Сначала с предприятия взыскали сумму, часть погашена – и это не «три копейки». Налоговую инспекцию это не смущает – и заново начинается взыскание, с начала.
– Эта песня хороша – начинай с начала.
– Все верно. При этом в уголовном процессе нам предъявляется иск, который пытается снова эту сумму взыскать уже с нас. Это уже тройное взыскание. Здесь остается только похлопать, потому, что такой инновации не смог бы придумать даже господин Мишустин, премьер-министр, который раньше возглавлял федеральную налоговую службу. Его считают квалифицированным специалистом, но я думаю, даже ему в страшном сне такие методы не пришли бы в голову. Но магаданская налоговая служба может удивить! И, раз мы говорим открыто, у меня вопрос – где прокуратура? Куда она смотрит? Мы предъявляем документы, говорим, смотрите, здесь как-то странно – и получаем ответ по типу «ну что вы начинаете, хорошо же общались». Выглядит все это очень некрасиво. Надеюсь, если хватит ресурсов у того, кто заказал это преследование здесь, в регионе, затыкать рот всем надзорным инстанциям, на каком-то более высоком уровне эти силы кончатся. Всемогущих людей на планете Земля нет. На каком-нибудь этапе это все рассыпется, мы надеемся, что на ближайшем. И тогда станет ясно, кто стоял за этим, почему бездействовала или, наоборот, содействовала прокуратура – тому или иному незаконному решению. Я, по крайней мере, никуда не тороплюсь, у меня вся жизнь впереди. Я готов посвятить этому вопросу столько времени, сколько потребуется. Поэтому точку не ставим, история продолжается.
– Точно так же точки не ставим и мы, мы будем вместе с вами следить за тем, что происходит, и чем это кончится. Будем надеяться, что кончится это все справедливо.
– Спасибо.
